С этими словами она протянула герцогу небольшой пакет, полученный ею от Батлера. Он вскрыл его и с удивлением прочел на обертке: «Список личного состава роты, служившей под началом уважаемого джентльмена, капитана Салатила Псалмопевца: Слуга божий Магглтон; Отомститель грехов – Двойной удар; Стойкий в вере Джиппс; Правый поворот – Бей в цель…» Что это за чертовщина? Наверно, список бербонского парламента «Восхвалим Господа Бога» или же евангельского воинства старого Нола? Этот последний парень, судя по его имени, разбирался в своем деле неплохо. Но что это все значит, девушка?

– Посмотрите не эту, а другую бумагу, сэр, – ответила Джини, несколько смущенная происшедшей ошибкой.

– А вот это, без сомнения, почерк моего несчастного деда: «Всем доброжелателям семейства Аргайла этот документ свидетельствует, что Бенджамен Батлер из драгунского полка Монка с Божьей помощью спас мою жизнь от четырех английских кавалеристов, намеревавшихся убить меня; не имея в настоящее время других возможностей вознаградить моего спасителя, даю ему это письмо в надежде, что оно пригодится ему лично или его близким в наши смутные времена, и заклинаю моих друзей, арендаторов, родственников и всех, кто меня почитает, как в Верхней, так и в Нижней Шотландии, оказывать поддержку и помощь названному Бенджамену Батлеру, его друзьям и семье в невзгодах, которые могут их постигнуть, содействуя им словом, делом и службой, дабы отблагодарить его за содеянное мне благодеяние. К сему руку приложил Лорн».

– Действительно, строгое предписание. Этот Бенджамен Батлер, наверно, твой дедушка? Ты слишком молода, чтобы быть его дочерью.

– Он не был моим родственником, сэр. Он приходится дедушкой одному… сыну одного из наших соседей – моему истинному доброжелателю, сэр. – Слова эти сопровождались небольшим поклоном.

– А, понимаю, – сказал герцог, – любовь без страха и упрека. Значит, он был дедушкой того, с кем ты помолвлена?

– С кем я была помолвлена, сэр, – ответила, вздохнув, Джини, – но эта несчастная история с моей бедной сестрой…

– Неужели, – вырвалось у герцога, – он из-за этого бросил тебя? Возможно ли?

– Нет, сэр, он никогда не оставил бы друга в беде, – возразила Джини, – но я ведь должна думать не только о себе, но и о нем тоже. Он человек духовного звания, сэр, и ему не следует жениться на мне, раз на нашу семью пало такое бесчестье.

– Ты совершенно необычайная девушка, – сказал герцог, – мне кажется, ты думаешь обо всех, кроме себя. Неужели ты и в самом деле пришла пешком из Эдинбурга, чтобы заняться этими безнадежными хлопотами по делу твоей сестры?

– Я не все время шла пешком, сэр. Иногда меня подвозили в фургоне, а из Феррибриджа я ехала верхом, и потом дилижанс…

– Ну хорошо, это не столь важно, – прервал ее герцог. – Почему ты предполагаешь, что сестра твоя невиновна?

– Потому что нет доказательств ее вины. Об этом говорят вот эти бумаги.

Она вручила ему запись свидетельских показаний и копии показаний самой Эффи. Их раздобыл Батлер уже после ее ухода, а Сэдлтри переправил их в Лондон к миссис Гласс, так что эти документы, столь важные для поддержания ее ходатайства, уже ожидали Джини, когда она приехала в Лондон.

– Сядь в это кресло, милая, – сказал герцог, – и подожди, пока я просмотрю бумаги.

Она повиновалась и с крайним беспокойством следила за изменениями его лица, пока герцог быстро, но внимательно просматривал документы, делая пометки во время чтения. Бегло пробежав их, он поднял глаза, словно собираясь что-то сказать, но изменил свое намерение, не желая, очевидно, связать себя слишком поспешными выводами, и снова несколько раз перечитал те параграфы, которые отметил как наиболее важные. Все это отняло у него значительно меньше времени, чем у человека заурядных способностей, ибо его острый, проницательный ум и безошибочное чутье моментально подмечали именно те факты, которые являлись существенными для данного вопроса. Несколько минут он сидел, погруженный в глубокие размышления, и наконец встал.

– Девушка, – проговорил герцог, – решение, вынесенное по делу твоей сестры, безусловно, жестоко.

– Благослови вас Бог, сэр, за такие слова! – воскликнула Джини.

– Ведь духу английского закона совсем несвойственно, – продолжал герцог, – считать совершившимся то, что не доказано, и наказывать смертной казнью за преступление, которое, судя по малоубедительному выступлению прокурора, может быть и не было совершено.

– Благослови вас Бог, сэр! – снова сказала Джини, которая, встав с места и сжав руки, с блестевшими сквозь слезы глазами и вся трепеща от волнения, впитывала в себя каждое слово, произнесенное герцогом.

– Но, увы, бедная моя девушка, какой для тебя прок в моем мнении, если я не смогу внушить его тем, в чьих руках по закону жизнь твоей сестры? Кроме того, я не адвокат; мне нужно посоветоваться по этому делу с нашими шотландскими официальными законоведами.

– О сэр, но то, что считаете разумным вы, будет разумно и для них.

– В этом я не уверен, – ответил герцог. – Сколько голов, столько умов, как говорит наша старая пословица. Но все же ты не совсем напрасно понадеялась на меня. Оставь мне эти бумаги, а я дам тебе знать о себе завтра или послезавтра. Постарайся не отлучаться из дома миссис Гласс и будь готова прибыть ко мне по первому же моему зову. Не нужно, чтобы миссис Гласс сопровождала тебя. И вот еще что: пожалуйста, будь одета точно так же, как сейчас.

– Я могла бы надеть шляпу, сэр, – сказала Джини, – но ваша честь знает, что по обычаям нашей страны девушкам не полагается этого делать. И я подумала, раз ваша светлость так далеко от родины, вам будет по сердцу эта клетчатая шаль. – И она посмотрела на свой плед.

– Ты рассудила очень правильно, – сказал герцог, – шотландская одежда была всегда дорога мне, и только смерть может сделать сердце Мак-Каллумора настолько холодным, чтобы оно не согрелось при виде клетчатого пледа. А теперь ступай и смотри будь на месте, когда я пришлю за тобой.

Джини ответила:

– Этого можно не опасаться, сэр, потому что я никуда не выхожу: меня совсем не интересуют разные зрелища в этой путанице черных домов. Но не обессудьте меня, если я скажу вашей светлой милости, что если вам придется обратиться к людям повыше вас чином и положением (не обижайтесь на меня за такие слова), то считайте, что между вами и ими так же не может быть никаких счетов, как между бедной Джини из Сент-Леонарда и герцогом Аргайлом, – и тогда вы не обидитесь и не отступите после первого же грубого слова, которое вам скажут.

– Я совсем не склонен, – сказал, смеясь, герцог, – обращать внимание на грубые слова. Не возлагай слишком много надежд на мои обещания. Я сделаю все, что в моих силах, но сердцами королей повелевает лишь Бог.

Джини почтительно поклонилась и вышла. Приближенный герцога с большой предупредительностью проводил ее до кареты, что, очевидно, было вызвано не столько ее внешним видом, сколько продолжительностью аудиенции, пожалованной ей герцогом.

ГЛАВА XXXVI

Лавка миссис Гласс под вывеской «Чертополох» с девизом «Nemo me impune» note 87 находилась на Стрэнде, где эта славная женщина весьма успешно вела свои дела и пользовалась почетной известностью среди всех слоев шотландской части населения; возвращаясь туда вместе с миссис Гласс, Джини подверглась настоящему допросу со стороны своего доброго и услужливого, но несколько болтливого друга.

– Не позабыла ли ты величать его «вашей светлостью»? – спросила славная женщина. – Ведь нашего герцога не поставишь на одну доску с какой-нибудь здешней мелкой сошкой, которую они тоже лордами почитают; тут их, Джини, пропасть сколько развелось, просто диву даешься, откуда они только понабрались. А уж некоторым из них, как я тут нагляделась, нельзя в долг доверить табаку и на шесть пенсов; среди них такие иной раз попадаются, что даже оберточной бумаги на них жаль потратить. Надеюсь, ты не оскандалилась, а показала герцогу Аргайлу, что ты порядочного воспитания: сама посуди, какой слух пойдет по Лондону о твоих друзьях, коли ты обращалась к нему словно к какому-то там лорду, когда он на самом деле герцог!